— Ба, знакомое лицо. Ну, дождался я светлого часа. Сколько ж можно проводить бессмысленные профилактические беседы. Поедешь теперь, Аслан, на каторгу. Ай-ай, разбойное нападение. Даже не поедешь, а полетишь белым лебедем.
— «Скорую» вызови, начальник, — пробормотал тот, — терпежу нет. Болит.
— А куда нам торопиться? — двинув носком сапога по ноге, отчего урка взвыл, задумчиво поинтересовался Алферчик. — Говорил же тебе, обормоту, не якшайся со всякими разными. Да ты же борзый. Все вы строите из себя невесть что, пока не влетите. Ходите, землю пачкаете, нормальным людям жить мешаете. Больничку тебе, — он опять ударил по ноге, — все тебе будет по высшему разряду. Кто такие твои дружбаны?
— Сегодня только познакомились.
— Нехорошо врать, Аслан. Следствие в моем лице может и обидеться.
Подошел второй милиционер, шмонавший покойников, и почтительно вручил какие-то бумажки, добытые из карманов.
Старлей глянул и восхитился:
— Надо же, соплеменники из самого Экибастуза прибыли. Не захотели в шахте честно трудиться на благо Родины. И что характерно, отметки комендатуры не имеется. Срок они себе намотали заранее.
— Им уже все равно.
— А тебе нет. Ты же у нас теперь паровозиком пойдешь. Туту. Организатор и духовный руководитель банды. Третьего дня на трассе машина пропала с гражданином Омельченко. Ваша работа?
— Докажи, начальник!
— Значит, не хочешь по-хорошему. Ну смотри. Каждый выбирает свою судьбу.
Он повернулся и направился к Сашке.
— Что же ты, голубь сизокрылый, мне лишнюю работу делаешь? — присаживаясь на бордюрный камень рядом, спросил недовольно. — Не мог заодно и третьего к Аллаху отправить?
— А стоило?
— Все лучше, чем лечить, кормить и перевоспитывать. Эти непрошибаемые. Слишком много гонору. Гуманист был товарищ Сталин. Взял и сослал нам на шею всем народом. Нет, неправильно это. Каждому свое. Предателей к стенке, хучь всем аулом, а баб с детишками трогать зачем? Если уж неймется, разбросать отдельными семьями по всей стране. И дать возможность выслужиться. А то получается, самых что ни есть врагов советской власти на государственные харчи, да еще и всей командой прислал. Они ж еще и сплотились на почве ненависти. Обидели их безвинно. А так и есть. Каждому по делам его. Закон. Всех подряд за что? Еще ведь фронтовики были — так из частей выдергивали и тоже в общую кучу без вины. Да их холить и лелеять необходимо было и против своих козлов настраивать. А получилось чисто по-нашенски. Несправедливо. Они же нам на голову вот таких и воспитывают. Мужчинами себя мнят. Абреками. Трое на одного с ножами.
— Кстати, а кинжал забрать можно? Честный трофей.
— Ну ты вообще, — восхитился Алферчик. — Это же вещественное доказательство. Хоть руками не лапал?
— Нет.
— Отпечатки снимем. Проверим, что за деятелем числится. Сердце мне вещует, второй Аслан. Давно тюряга по нем плакала. Кстати, я еще и твой отберу. Под расписку. А ты как думал? Давай, давай!
Сашка нехотя достал «Сапера» и протянул настырному менту.
— Ого, — сказал тот, изучая, — хорошая вещь. Месяца через три назад получишь. Пока то, пока се. Если не стырят. Шутю.
— И что дальше?
— А что тут дальше? — искренне удивился Алферчик. — Чистая самооборона при разбойном нападении. Был бы кто другой — еще имеет смысл покопаться в мотивах и что вы не поделили. А так все налицо. Гражданин подвергся нападению со стороны лишенцев. Никаких личных счетов быть не может. Эти приехали, да еще и без документов, ты опять же не здешний. Все кристально ясно. Даже на суд вызывать не станут. Я бы тебе медаль выдал за наведение порядка на улицах, у меня три висяка, и, кроме этих, больше некому, но поверишь, не в моей компетенции. Щас, — доставая из планшета бумаги, — заполним протокольчик — и свободен. Имя, фамилия, дата рождения, прописка. Э… дай лучше сюда паспорт. Зафиксируем все важнейшие подробности без ошибок.
Сашка повесил свою неизменную куртку на вешалку под звук выстрелов, скинул ботинки, прошел в комнату.
— Задерживаешься, — строго попеняла Надя, отвлекшись на минуту от экрана телевизора.
Сашка плюхнулся на диванчик — и она тут же привалилась к боку.
В телевизоре «тридцатьчетверка», стоя на фоне прекрасно знакомых домов с плоскими крышами, расстреливала горящую мечеть. У входа валялось тело в восточном халате. Выскочившего типа в странной форме с безумными глазами очень вовремя скосило взрывом. Он красиво полетел и брякнулся о стену.
Потом танк двинулся, сметая дувал, и за ним побежали с десяток одетых кто во что горазд партизан с немецкими карабинами и MG-42. Доблестный пулеметчик стрелял длинными очередями на ходу в неизвестность. Попробовал бы он в реальном бою таким макаром хоть куда попасть.
Крайний справа — видимо, командир — кричал «За Родину» и почему-то размахивал английским «Стеном». Над сценой красиво клубился дым, и где-то за кадром бухала артиллерия.
— Мама где? — спросил Сашка, мучаясь от идиотизма происходящего. Картинка очень смахивала на хорошо известное «Освобождение», но ничего такого он не помнил. И до Боснии вроде бы СА не доходила, а кроме нее мечетей в Европе не имелось. Оружие Второй мировой, танки тоже. Ничего не понятно.
— К тете Оле пошла. Женские разговоры. — Она фыркнула. — Скоро вернется.
— Минут на пять?
— Ага, — явно копируя его же, подтвердила, — полчаса назад.
На экране очередной подозрительный тип в советском офицерском мундире со странными погонами и звездой Героя Советского Союза на груди орал в телефонную трубку, требуя подбавить огоньку по высоте нумер… Недовольно морщась, дунул в трубку и, судя по гневной спине, выматерился.